Последние слова он уже не говорил, а кричал. Впрочем, старик, кажется, не проявлял особого беспокойства по этому поводу.

Когда же 22-й замолчал и уставился в глаза старика – странно молодые и живые, хоть и спрятанные за толстенными стеклами, – в его собственных глазах читалась такая мука, такая страшная боль, словно им снова предстояло ослепнуть и они судорожно хватались за последние доступные картинки – впитать, запомнить, сделать частью себя до самого конца, до гроба.

– Молодой человек, – сказал старик, – вам совершенно не о чем беспокоиться. Потому что если положительные ответы на заданные вами вопросы вам действительно так важны, то я с полной уверенностью могу их дать. Да, да и да! Вы все сказали правильно.

– Значит, Сарамаго писал «Слепоту»?

– Да.

– И Брэдбери писал «451 градус»?

– Да.

– И у Замятина была операция на мозге? В финале?

– Да.

– Вы точно это знаете?

– Я точно знаю. А в чем, собственно, дело?

Перед тем как ответить, 22-й подошел к старику очень близко. Нагнулся, уперся локтями в разделявший их прилавок и шепнул:

– Потому что теперь это не так. Этих книг не существует. А те, что существуют, стали другими. Как будто их кто-то переписал.

– Как не существует? – переполошился старик, как оказалось, не такой уж и безмятежный.

– Я не знаю, как это объяснить. Но теперь все по-другому.

– Как это по-другому?

– В интернете в биографиях этих писателей вычеркнуты многие произведения. Сарамаго, например, не получал Нобелевскую премию. Потому что не писал альтернативный вариант Евангелия. Вы понимаете? Не получал, потому что не писал. И так про всех остальных тоже. Биографии изменены.

– Я не знаю, что вам сказать, – встрял старик. – Я не пользуюсь интернетом.

– Поверьте. Перед тем как прийти к вам, я обзвонил несколько городских библиотек. И знаете, что выяснилось?

– Что?

– Что многие из них как-то очень уж одновременно закрылись на ремонт и реконструкцию.

Старик задумался и сказал только три слова:

– Вот оно как!

– А те библиотеки, что открыты, не выдают некоторых книг. Они говорят, книги на руках или потеряны. Я был в нескольких читальных залах, перед тем как прийти к вам.

Старик молчал.

22-й испугался, что тот ему не верит, считает сумасшедшим, и даже отпрянул немного, словно желая дать старику как следует себя рассмотреть и убедиться, что все в порядке, что стоит перед ним человек вполне вменяемый и образованный.

Старик молчал.

– Вы мне не верите? – не выдержал наконец 22-й.

– Почему же? – удивился старик. – Наоборот, я не только вам абсолютно верю, но чего-то такого в этом роде и ожидал.

– Неужели? Не может быть.

– Очень даже может быть. Более того, это было совершенно предсказуемо.

– Что именно?

– Что они начнут уничтожать книги.

– Как у Брэдбери? – спросил 22-й.

– Может быть, поэтому с него и начали? – ответил старик вопросом на вопрос.

– А я не мог бы… – 22-й слегка замялся. – Ну, если у вас есть хоть что-то из этих книг… Не мог бы тогда лично убедиться?

– Ну конечно, – согласился старик и встал, чтобы направиться к полкам и извлечь оттуда несколько томов. – Вот держите – Сарамаго. Это Брэдбери. Замятина вам сейчас показать не могу. Он на руках, его читают.

– На руках?

– Нет, не так «на руках», как вам сказали в библиотеке, – успокоил 22-го старик. – Его читает юная девушка. Она работает в соседнем магазине. И мы можем вместе к ней зайти, чтобы она подтвердила.

– Нет, я верю.

– Я думаю, она только рада будет. К тому же, вероятно, она уже дочитала эту книгу и захочет передать ее вам.

– Хорошо.

– Я ей, кстати, Оруэлла тоже дал. Как насчет него? Он еще не попал в ваш список?

– Нет, – покачал головой 22-й. – Вы понимаете, я же не все еще успел проверить. Я как только заметил, сразу решил к вам.

– Мы можем это сделать вместе. Но, по-моему, так и проверять не нужно. Его точно уберут, как и многие другие книги.

– Когда?

– Рано или поздно. Скорее всего, рано. Очень скоро. Может быть, уже.

– Но зачем?

Тут старик посмотрел на 22-го и в очередной раз покачал головой, на сей раз укоризненно.

– Как вы можете спрашивать, если сами читали перечисленные вами книги? Это же очевидно.

– Я не очень понимаю еще, – попытался оправдаться 22-й.

– Или не хотите пока понимать.

– Или не хочу.

И тут открылась дверь, и Кирочка вошла сама, без приглашения, как будто знала, что сейчас самое время. В руках у нее были книжки.

В красном пеньюаре и домашних туфлях со стразами Клара сидела посреди огромной гостиной и внимательно прислушивалась.

Ее продюсерские навыки теперь пригождались ей не только на работе, но и в этом доме, где она заняла весьма прочное положение, но все-таки осторожничала, держалась начеку, не выпуская ни единой нити из сотканной с великим тщанием паутины.

Паучиха – вот, пожалуй, самое подходящее ей на сегодняшний день определение.

Наверное, она всегда имела соответствующие качества, но за последние три года раскрыла их и отточила до выдающегося мастерства.

Благодаря организаторским способностям и умению держать в подчинении разветвленные сети, образованные сотрудниками разных мастей и рангов, она оказалась незаменимой для учителя, который удостоил ее не только высокого статуса, но и своей постели.

Теперь она жила в его доме – гигантском, готовом проглотить как одного гостя, так и целую толпу. Таком огромном, что в нем сначала обязательно заблудишься и только потом с трудом отыщешь ориентиры.

У нее здесь была пара своих комнат. А что касается божественной постели, то туда она была звана не очень часто и никогда не осмеливалась постучаться в комнату учителя сама, без приглашения.

Могла ли она назвать себя его любовницей? Даже в мыслях – нет. Скорее, она была ему сподвижницей, послушницей (как ни странно, практически в истинно монастырском смысле), советницей, стилистом, экономкой, распорядительницей личных (и очень личных) встреч, ну и по совместительству – партнершей для сакральных сексуальных актов, в которых обремененный плотью бог живой нуждался не менее, чем иные смертные.

Может быть, даже более. Хотя нет. То, что происходило в его спальне не с ней, а с другими, было вызвано не его личными нуждами, а его высокой миссией. И в этом смысле Клара тоже была незаменима.